О СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ МОДИФИКАЦИИ СТОИМОСТИ Вопрос о социалистической модификации стоимости поднимался у нас в связи с хозяйственной реформой 1965 года, но обсуждение его мало-помалу зашло в тупик и было отложено, по всей видимости, до лучших времён. Между тем без решения указанной кардинальнейшей проблемы невозможно построение сколько-нибудь разумного механизма хозяйствования, ибо он как раз и является окончательно «завязывающим», «закругляющим» экономику структурным узлом, где должны органично «замкнуться» форма собственности и объективно присущая данному укладу модификация стоимости. Если хозяйственный механизм не отражает, не передает объективной конкретно-исторической специфики того или другого, он неработоспособен - со всеми вытекающими отсюда для общества последствиями. Мы твёрдо убеждены: необходимо возобновить прерванную дискуссию, предоставив возможность свободно изложить свою точку зрения всем, имеющим, что сказать по этой проблеме. Итак, социалистическая модификация стоимости: каков её отличительный признак и надлежит ли говорить о ней, как о вообще ещё не найденной, не открытой до нынешнего дня, или же она была в определённый период найдена и затем, в силу неких обстоятельств, утрачена? Сегодняшний ответ ряда наших авторов на поставленный вопрос гласит, что прообразом, «моделью», организации стоимостных отношении в условиях социалистической собственности на средства производства являлся НЭП. Не трудно удостовериться, что подобное толкование едва ли выдерживает критику. Известно, что деятельность производственных единиц НЭПовского образца (трестов), функционировавших по принципу извлечения максимальной прибыли и пользовавшихся весьма обширной экономической независимостью, вплоть до права самостоятельного назначения цены на часть продукции, завершилась, в конце концов, грандиозным народнохозяйственным фиаско: перехлестнувшим всякие рамки вздуванием цен на промышленные товары и возникновением пресловутых ценовых «ножниц», что вызвало резкое недовольство трудящихся города и деревни, общее застопоривание дел в хозяйственном строительстве. При ликвидации указанных перекосов постепенно откристаллизовались и были прочно взяты партией «на вооружение» такие фундаментальнейшие идеи, как стабильность и твёрдая государственно-централизованная контролируемость общего ценового уровня в стране, недопустимость обогащения промышленных предприятий за счёт взвинчивания цен на выпускаемую продукцию, безусловная предпочтительность повышения благосостояния масс не путем дележа манипулятивно извлекаемых прибылей, но главным образом через снижение уровня розничных цен, насыщение рынка добротны¬ми и в то же время дешёвыми товарами народного потребления. Принципы эти ориентируют на низкие и постоянно снижающиеся оптовые и розничные цены, признание внутрихозяйственных накоплений единственно правомерным источником прибыли при социализме, жёсткую структурную и количественную «привязку» динамики прибыли к динамике снижения себестоимости продукции и т.д. Они легли в основу той хозяйственной системы, которая пришла на смену системе трестов, «синдикатскому хозрасчету». Выполнив свою весьма скоротечную конкретно-историческую миссию оживления торговли, товарообмена в государстве, экономического поддержания смычки между пролетариатом и неколлективизированным крестьянством, НЭП, как и ранняя, первоначальная экономическая «ипостась» переходного периода - военный коммунизм, должен был покинуть сцену истории. «Синдикатский хозрасчет» продемонстрировал свою неадекватность вставшим в повестку дня более крупным, стратегическим целям и планам Советской власти: задачам индустриализации страны, построения социализма в решающих его экономико-политических очертаниях, достижения полной экономической автономии Советского государства по отношению к внешнему капиталистическому окружению. Таким образом, военный коммунизм и НЭП - это специфический экономический облик переходного периода. Следующий этап, когда и было, собственно, построено в нашей стране социалистическое общество, а затем одержана победа в Великой Отечественной войне и осуществлено успешное восстановление разрушенного войной народного хозяйства, обслуживался качественно иной по сравнению с НЭПом хозяйственной конструкцией. Она приобрела развёрнутый, относительно законченный вид в ходе реформы оптовых цен 1936-1940 годов, позволила нам одержать экономическую победу над гитлеризмом в военном противоборстве и праздновала свой «звёздный час» в период 1947-1954 годов. Тогда политика низких цен на средства производства принесла и свои «мирные» плоды, создав возможность ежегодного массового снижения цен на основные потребительские товары, тогда одновременно багатели и государство и народ - иначе говоря, было фактически, без громких фраз достигнуто то самое совпадение экономических интересов государства и каждого отдельного труженика, которое мы впоследствии столь прожектёрски разболтали. Стало быть, защищаемая нами трактовка социалистической модификации стоимости состоит в том, что искомой модификацией выступала так называемая двухмасштабная система цен, сложившаяся и действовавшая в нашем народном хозяйстве в основном со второй половины 30-х до второй половины 50-х годов. Для членов социалистического общества доминирующий фактор - не самоцельно взятые средства производства, а именно их живой труд, их созидательная потенция, исторически раскрепощённая в результате огосударствления материально-технических предпосылок. Поэтому в социалистическом государстве и модификация стоимости должна быть такой, при которой преимущественно живой труд обладал бы характерной способностью «налеплять» на себя, «выуживать» из экономического процесса образующийся здесь общественный доход. Но этому условию как раз и удовлетворяла практически в исчерпывающей мере двухмасштабная система цен. Основная часть общественного дохода в ней в форме налога с оборота «липла» на стоимость товаров народного потребления. Однако товары народного потребления, или средства воспроизводства рабочей силы, - это и есть в конечном итоге всеобъемлющий и полновластный материальный «представитель» живого труда в области расчётно-етоимостных закономерностей. Ведь труд сам по себе стоимости иметь не может, только средства воспроизводства рабочей силы являются той его гранью, которой он погружён в мир товарных, рыночных отношений. С перемещением решающей части общественного дохода в цены на потребительские товары (то есть, с принятием этой частью дохода формы «трудовой прибыли») цены на средства производства оказались в огромной степени освобождены, «разгружены» от доходообразующей составляющей, от стоимости прибавочного продукта. Следствием этого явилось возникновение и утверждение совершенно нового в истории мирового хозяйства мощнейшего экономического механизма низких и постоянно снижающихся цен на все без исключения материально-технические компоненты производственного процесса, что означало, в свою очередь, непрерывное снижение себестоимости всей вырабатываемой в стране продукции. «Цепная реакция» снижения себестоимости (естественно, и соответствующей цены) замыкалась на товарах массового потребления, позволяя ежегодно и при этом в весьма ощутимом диапазоне их удешевлять. И именно удешевлять основные, базовые их категории и группы, а не просто уценять залежалые и неходовые изделия, что в последнее время нам порой широковещательно преподносили как «снижение цен». Социальным «конечным результатом» функционирования объективно специфичной для нашего строя «трудовой» модификации стоимости (когда она функционирует, понятно, а не разгромлена и дезорганизована!) служит, следовательно, то, что от года к году на каждый находящийся на руках трудящегося рубль меновой стоимости «липнет» всё большее количество всё более качественных реальных потребительных стоимостей. При такой системе обеспечения народного благосостояния в принципе исключена сколько-нибудь значительная несбалансированность денежных масс с товарно-материальным покрытием, исчезает почва для разрастания в обществе ущербных и экономически дестабилизирующих форм «престижного», расточительного потребления с его вечным спутником - дефицитом, нагнетаемым сплошь и рядом искусственно. Создаются условия для воспитания разумного, культурно-умеренного отношения к потребительским благам. Так, в начале 50-х годов никто не расхватывал колбасу «палками», не тащили ящиками мандарины или апельсины, не обвешивались гирляндами сосисок и сарделек, супердефицитные ныне крабовые консервы спокойно брали без всякой толчеи по одной банке, и не столько потому, что мы были тогда «беднее», а просто потому, что не было в том нужды, все эти вещи привычно, неизменно, каждодневно фигурировали на прилавках магазинов на отведённых им местах. В собственно производственной сфере установка на постепенно, но неуклонно понижающиеся оптовые цены выступала эффективнейшим рычагом справедливого, обоснованного и необходимого экономического давления на производителя продукции, естественно понуждая его искать способы снижения себестоимости, а значит, заставляя повернуться лицом к науч¬но-техническому прогрессу. «Дореформенная» наша экономика (имеется в виду хозяйственная реформа 1965 - 1967 годов с её непосредственным структурным «предшественником» - совнархозами) практически не знала проблемы разнорентабельности изделий по затраченному на них объёму материальных ресурсов, равно как не знала она в подобных масштабах и ставшего, к сожалению, глубоко «типичным» после 1967 года архинелепого положения, когда громоздкие и материалоёмкие, технически заведомо нерациональные варианты неукоснительно оказываются несравнимо более «выгодными для изготовителя, чем инженерно-прогрессивная продукция, необходимая с точки зрения народнохозяйственных интересов. Само собой разумеется, прибавочный продукт создаётся только по месту затраты рабочей силы, а не в сфере потребления как таковой, однако окончательно выявиться, общественно «суммироваться» при социализме он может лишь на «рынке» воспроизводства живого труда, а не на рынке капиталовложений. Это объективно предопределено тем, какой класс «заведует» историческим порядком данной общественной формации. Далее, связующим звеном, которое только и способно осуществить незримую структурную «транспортировку» стоимости прибавочного продукта от места затраты живого труда к месту его самовоспроизводства, является социалистическое государство. Стало быть, государство (во всеоружии свойственных ему инструментов управления) есть полномочный, объективно необходимый и сущностно значимый «участник» или «член» социалистической модификации стоимости. Под этим углом зрения, по нашему твёрдому убеждению, должны быть основательно скорректированы приобретшие прочность застарелого предрассудка нынешние понятия касательно «экономических» и «административных» методов руководства народным хозяйством. Считается, где «меньше государства», там «больше» чего-то «экономического», но, на мой взгляд, это путаница, продолжающееся «культивирование» которой наносит урон нормальному развитию социалистического народнохозяйственного организма. Многообразие, «всепроникаемость» и мощь именно экономических функций советской государственности - это не «порок» нашей хозяйственной системы, а её новое историческое качество, притом поистине решающее в плане достижения полной общественно-производственной победы над со¬временным высокоразвитым капитализмом. Бесспорно, сегодня государство у нас далеко ещё не свободно от бюрократизма и других недостатков, но попытки сдвинуть центр тяжести «экономического авторитета» в обществе от государственных органов к отдельным предприятиям – под флагом ли борьбы с бюрократизмом или под иными лозунгами - исходят всё же из непонимания природы наиболее глубоко залегающих, «несущих» структур нашего строя, и результаты их могут быть (как и до сих пор неизменно бывало) лишь обратными ожидаемым. Грамотно истолкованные экономические методы - это исключительно (и исчерпывающе) те, которые отвечают объективным экономическим законам господствующего способа производства. Если в модификацию стоимости данного уклада государство объективно «вклинилось» неустранимым и могущественным агентом, то, конечно, ему и в разрезе конкретно-хозяйственной методологии должна принадлежать самая весомая роль. И это будет не «администрированием», а именно «экономикой», «экономическим управлением», что называется, чистейшей воды. И напротив: если государство уже выступает структурным элементом модификации стоимости, а от него упрямо стараются «избавиться», всячески ограничить его вмешательство в хозяйственную повседневность, получится не борьба с административным произволом, а скатывание к антиэкономическому манипуляторству и произволу от подлинно экономического подхода, базирующегося на возможно точном следовании реальным, исторически созревшим и настоятельно требующим своего воплощения закономерностям хозяйственной жизнедеятельности. Следует осознать, наконец, у нас, в нашем обществе, такой конкретно-исторический облик, такая конкретно-историческая «формула» закона стоимости, при которых закон этот уже попросту не может действовать без активнейшего, неотрывного и всестороннего государственно-централизованного «опосредования». Нужно не уподобляться нашим критикам и «доброжелателям» на Западе, не высматривать в исторически, формационно новой ситуации жупел «командной экономики», но, на¬оборот, развивать и укреплять ценнейшую эту новизну, ибо без опоры на неё мы не сможем выиграть экономическое соревнование с миром капитала. Равным образом «двухмасштабные» цены вовсе не являлись каким-то «нарушением» закона стоимости в его социалистической модификации, «отступлением» от него. Цена на средства производства с минимальной доходообразующей компонентой плюс прямо вытекающая отсюда цена на предмет массового потребления с энергично снижающейся себестоимостью и менее круто понижающимся верхним пределом конкретно-исторически устоявшегося ценового уровня -это не «нарушение» стоимостных закономерностей при социализме, но их единственно адекватный вид, это такая же модификация стоимости для социалистических условий, каковою обнаруживает себя «цена производства» в системе капиталистических базисных отношений. Никто почему-то не удивляется, что прибавочная стоимость, создаваемая всецело и исключительно живым трудом, окончательно «подытоживается» в рыночно-конкурентной экономике по формуле «равная при¬быль на равные капиталы». Думается, ещё гораздо меньше оснований удивляться тому, что в исторически вышестоящей и совершеннейшей хозяйственной организации создаваемая живым трудом стоимость прибавочного продукта столь же суверенно и полномочно «отцеживается» из экономического процесса одними лишь средствами воспроизводства рабочей силы -законным стоимостным эквивалентом этого самого живого труда. В результате «реформы» оптовых цен 1967 года фактически была совершена подмена принципа аккумуляции дохода живым трудом (средствами воспроизводства рабочей силы): его подменил принцип аккумуляции дохода вещными, материально-техническими элементами хозяйственного процесса (фондами). Сегодня у нас явно и по-своему «несправедливо» преуменьшается, замалчивается разрушительное воздействие указанного «реформаторства» на весь ход нашей хозяйственной эволюции. Подлинный гвоздь, стержень всей проблемы налаживания действенного планово-оценочного (расчётного) механизма в экономике - это развеивание многолетнего тумана вокруг во¬проса о модификации стоимости, объективно характерной для социалистически обобществлённого производства, честное признание и показ того, когда и как социалистическая модификация стоимости сформировалась, как выглядела, чему (и кому) мы обязаны её разрушением и как её, самое главное, восстановить. Коммунист №1,1988, январь, стр. 97-100
О СТАЛИНСКОЙ МОДЕЛИ СОЦИАЛИЗМА (из доклада) Общее определение СОЦИАЛИЗМА - это строй, при котором человек достигает всей возможной полноты материального и культурного благополучия при помощи толь¬ко своего собственного добросовестного труда, но не при помощи паразитического присвоения результатов труда своих сограждан. Стоит только вот так спокойно и здраво сформулировать, о чём вообще идёт речь, как делается очевидным, что не может мало-мальски думающий человек, обладающий элементарной врождённой культурой, быть всерьёз противником социализма. Ведь это просто естественное состояние людского сообщества -естественное не в смысле некоей первобытности, а в смысле закономерного и желаемого результата исторического развития. Паразитическое присвоение чужого труда, или его ЭКСПЛУАТАЦИЯ, осуществляется через присвоение материальных условий процесса труда, т.е. через частную собственность на средства производства. То, что частная собственность на материальные условия производительной деятельности - это есть зло, которое порождает неравенство, бесправие, нищету, жизненную беспросветность для огромного большинства нации, это человечеству было известно за много столетий до появления в России РСДРП и Маркса с Энгельсом в Западной Европе. Идея уничтожения частной собственности - это мощная социально-философская традиция, идущая ещё от древнейших времён, и изображать её как «тупик мировой цивилизации», выдуманный, якобы, российскими большевиками, это, по меньшей мере, не-ве-жественно. Мало-помалу пришли к удовлетворительной степени согласия и относительно того, что коль скоро собственность должна стать общей, а ближайшим олицетворением и выразителем общих интересов является государство, то для начала она, по-видимому, должна сделаться государственной. Что же оказалось при осуществлении всех этих замыслов главным подводным камнем, что образовало всю ту многоактную драму или эпопею экономического становления социализма в XX веке, незаконченность которой и послужила одной из причин происшедшего срыва? Дело тут вот в чём. Сказать об общественном устройстве, что ему присуща такая-то форма собственности, это значит сказать не более поло¬вины того, что должно быть сказано. У формы собственности есть неотторжимый от неё структурный «напарник», единственно в сочетании с которым она и обретает работоспособность. Этот «напарник»,- это ФОРМА КОНСОЛИДАЦИИ И РАСПРЕДЕЛЕНИЯ ЧИСТОГО ДОХОДА от производственной деятельности, т.е. той самой прибавочной стоимости, новой стоимости, из-за которой и горит обычно весь социально-экономический сыр-бор: откуда она берётся и кому должна принадлежать. Откуда она берётся, об этом со времён создания трудовой теории стоимости тоже, вроде бы, в основном договорились, - что она вырабатывается, производится живым трудом. Но реально она проявляется в экономическом процессе - или (как это чаще всего называют) аккумулируется, консолидируется -весьма прихотливым образом, и её обусловленность живым трудом, её происхождение всецело из затрат живого труда не только не очевидны, а даже совсем наоборот, В реальном экономическом процессе новая стоимость, или чистый доход, обладает свойством как бы «налипать» на тот производственный фактор, который выступает главным объектом частнособственнического присвоения. Если при феодальном строе главным объектом присвоения является земля, то и прибавочный продукт «налипает на землю», принимает форму ФЕОДАЛЬНОЙ РЕНТЫ, в двух её основных ипостасях - барщины и оброка, и только в этом виде он может «выпасть в оса¬док» из производственного процесса, только в этом виде он может быть из производственного процесса извлечён. «Налипание» чистого дохода на исторически доминирующий фактор производства, в данном случае на землю, и обеспечивает то, что чистый доход попадает в руки господствующему в обществе классу собственников, т.е. в данном случае землевладельцам-феодалам. При капитализме главным объектом частнособственнического присвоения и в этом смысле доминирующим фактором становятся материально-технические средства производства, и чистый доход, соответственно, принимает форму ПРИБЫЛИ, которая складывается, как известно, пропорционально авансированному капиталу, стоимости средств производства, но опять-таки не живому труду. Т.е., как бы «налипает» на капитал. С этим явлением, естественно, необходимо было разобраться, и классики дали ему такое объяснение, что стоимость -это отношение не какое-то абстрактно вневременное, неподвижное, а оно, как и все прочие, исторически видоизменяется, или модифицируется. И таким образом, каждому способу производства, кроме специфической для него формы собственности, присуща и своя специфическая МОДИФИКАЦИЯ ОТ¬НОШЕНИЯ СТОИМОСТИ. Производится новая стоимость всякий раз живым трудом, а вот проявляться на поверхности экономической действительности она может так, что её первичную зависимость от живого труда уловить очень непросто. Такова каждый раз её конкретно-историческая модификация. Вот это фундаментально важный пункт. Всякий новый способ производства достигает надлежащей исторической завершённости и приобретает черты целостного экономического организма лишь тогда, когда развились на¬встречу друг другу и вошли в определённое системное зацепление между собой не только доминирующая форма собственности, и не только то, что принято называть материально-технической базой, но и соответствующая данному экономическому строю модификация стоимости. Или, что то же самое, форма проявления на данной ступени развития общества ТОВАРНО-ДЕНЕЖНЫХ ОТНОШЕНИЙ. В ПРЕДДВЕРИИ социалистической революции и на первоначальных стадиях становления нового строя у нас в стране бытовало убеждение, что с товарно-денежными отношениями будет покончено если не сразу после революции, то, во всяком случае, довольно скоро. Политика так называемого военного коммунизма и явилась в значительной мере отражением этих настроений, а переход к НЭПу - это было политическое при¬знание того непреложного и быстро обнаружившегося факта, что дело тут обстоит не так просто и что без товарно-денежных отношений пока не обойтись, причём это «пока» может вы¬литься в весьма длительный исторический период. В.И. Ленин писал в работе «К четырёхлетней годовщине Октябрьской революции»: «Мы рассчитывали, поднятые вол¬ной энтузиазма, разбудившие народный энтузиазм сначала общеполитический, потом военный, мы рассчитывали осуществить непосредственно на этом энтузиазме столь же великие ... экономические задачи. Мы рассчитывали - или, может быть, вернее будет сказать: мы предполагали без достаточного расчёта - непосредственными велениями пролетарского государства наладить государственное производство и государственное распределение продуктов по-коммунистически в мелкокрестьянской стране. Жизнь показала нашу ошибку»1). В другой ленинской работе тех же дней читаем: «... новая экономическая политика, по сути её, в том и состоит, что мы в этом пункте потерпели сильное поражение и стали производить стратегическое отступление...» «Новая экономическая политика означает... переход к восстановлению капитализма ...»2). Вся история с НЭПом, если смотреть с высоты сегодняшнего понимания проблемы, заключалась в том, что большевики в России столкнулись с необходимостью,- кроме установления общественной (а ближайшим образом это значит - государственной) социалистической формы собственности, - найти, на¬щупать в реальной экономической действительности такую объективную закономерность, которая обслуживала бы общественную социалистическую собственность так же, как закон средней нормы прибыли обслуживает собственность частнокапиталистическую. Т. е., преемнику В.И. Ленина на посту руководителя Советского государства предстояло не только решить задачи индустриализации страны, коллективизации села и т.д., но ему предстояло ещё решить кардинальнейшую задачу, задачу задач - это отыскать «парную» к социалистической собственности модификацию отношения стоимости; иначе говоря, выстроить всю социалистическую экономику как СИСТЕМУ, как исторически конкурентоспособную целостность. В период НЭПа отступили к капитализму, но пользоваться сколь-либо длительное время капиталистической модификацией закона стоимости было нельзя: эффект туг мог получиться только самый скоротечный, а затем наступил бы кризис и про¬изошла бы полнометражная капиталистическая реставрация в стране. Надо прямо сказать, что в то время грандиозность этой задачи, да и самый факт её возникновения, что это именно она встала в повестку дня, не были адекватно осмыслены. На глубинном, концептуальном уровне развитие советской экономики на протяжении трёх послеленинских десятилетий определялось логикой решения именно этой проблемы - превратить социалистическую экономику в исторически самостоятельную, исторически суверенную целостность. И интуитивно работа велась в верном направлении, неутомимо и очень энергично. Однако, в официальных документах того периода, в выступлениях руководителей партии и государства и даже, к сожалению, в научной литературе - нигде вот такой чёткой формулировки проблемы и чётко выраженного понимания, что решается именно она, вы не встретите. Только когда задача выстраивания социалистического народного хозяйства как целостной системы уже была практически решена, на закате своей титанической деятельности по строительству Советской Державы И.В. Сталин в своём политическом завещании - в работе «Экономические проблемы социализма в СССР» - попытался дать обобщающую экономико-философскую картину этого поистине эпохального свершения, этого коллективного творения, можно сказать, все¬го Советского народа. И, увы, лишь спустя несколько лет после смерти И.В. Сталина, в одной из забурливших тогда экономических дискуссий оказались, наконец, произнесены слова, что сталинская так называемая двухмасштабная система цен, это и есть не что иное, как социалистическая модификация стоимости 3). Но было уже поздно, уже подули другие ветры, набирала силу Третья мировая война, а наипервейшей головной болью для геополитического противника в этой войне являлся как раз сталинский экономический механизм. И в результате, когда мы давно уже сидели на руинах этого механизма, то при попытках всерьёз и основательно заговорить обо всём этом, т.е. о социалистической модификации стоимости, на тебя смотрели так, как будто ты им рассказываешь об обратной стороне Луны,- а не об экономической системе, кото¬рая тут, у нас, на нашей земле существовала и действовала в полную мощь. И добро бы, если бы только аганбегяны, абалкины, белкины, райзберги, отсасоны и иже с ними не желали это¬го слышать, воспринимать и печатать. Но ведь, что самое удивительное, - и на страницы наших так называемых оппозиционных изданий, мало-мальски читаемых из них, ни одна, на¬пример, моя статья на эту тему с 1989 г. так и не смогла про¬биться, начиная с известного сборника 1990 г. «Альтернатива», куда из всех деятелей левого движения, писавших и выступавших тогда по экономическим вопросам, только меня, кажется, и не пригласили, а вместо этого по товарно-денежным отношениям и закону-стоимости при социализме опубликовали какую-то чушь. Итак, а всё же,- вот эта задача нахождения адекватной социалистическому строю формы консолидации и распределения чистого дохода, была она действительно решена? Да, она была действительно и, безусловно, решена. Но решали и решили её методом проб и ошибок, скорее эмпирически, чем исходя из четких теоретических предпосылок. Поэтому реконструировать здесь этот процесс, как он шёл в натуре, нет смысла, а давайте сразу встанем минимум на ту точку зрения, с которой И.В. Сталин, как бы полуобернувшись назад, смотрел в 1952 году. В «ЭКОНОМИЧЕСКИХ ПРОБЛЕМАХ СОЦИАЛИЗМА В СССР», прежде всего, расставлены точки над «I» по вопросу о сфере действия закона стоимости при социализме, или, что то же самое, о сфере действия при социализме товарно-денежных отношений, товарного производства, или, что то же самое, это вопрос о СОЦИАЛИСТИЧЕСКОМ РЫНКЕ. Социалистическим рынком является только рынок товаров народного потребления. Рынка рабочей силы в социалистическом обществе нет, средства производства тоже перестали быть товарами, о земле и заикаться не проходится. По Сталину, если кто-либо полагает, будто мы должны восстановить у себя все экономические категории буржуазного строя, раз уж нами признано существование товарного производства при социализме, - эти люди глубоко заблуждаются. Наше товарное производство коренным образом отличается от капиталистического. Стоимость - категория историческая, 4) форма её проявления в наших условиях совсем иная, чем в условиях частнособственнического присвоения средств производства. Закон стоимости,- пишет Сталин,- у нас «ограничен и поставлен в рамки».5) Правда, И.В. Сталин не употребляет самого этого термина - «социалистическая модификация стоимости», но по существу, однозначно и бесспорно, им излагается именно этот подход. А что такое есть, вообще говоря, товары народного потребления? Потребительские товары, это есть средства воспроизводства рабочей силы; это непосредственные и ближайшие заместители или представители живого труда в системе стоимостных отношений. Ведь сам труд, как известно, ни стоимости, ни цены не имеет. Из разграничения продукции народного хозяйства на товары и нетовары вытекает ряд важных следствий. Первое - это то, что стоимость прибавочного продукта, или чистый доход может теперь консолидироваться вообще, строго говоря, только в ценах на товары народного потребления. Это получается просто потому, что только они экономически являются товарами и только у них имеется цена в собственном смысле слова, т.е. цена не как некая условно-расчётная, а как экономически значимая, критериальная, если можно так выразиться, величина. А ведь чистый доход и есть не что иное, как разница между ценой и себестоимостью. Где нет экономически значимой цены, там и дохода экономически обоснованного не будет. Кстати, здесь хотелось бы предостеречь от расхожего предрассудка, будто на социалистическом рынке потребительских товаров никто никогда не руководствовался законом спроса и предложения, цены брались с потолка, и это, вроде бы, так и надо. Закон равновесия спроса и предложения на социалистическом товарном рынке действует неукоснительно, цены этого рынка носят объективный характер, и когда с этим считались, то имели полные прилавки при снижающихся ценах, а когда не считались, то и получался дисбаланс товарно-денежного оборота, отложенный спрос на сберкнижках, сверхнормативные за¬пасы товарно-материальных ценностей на складах и прочие не¬приятности. Но виноват в этом был не социализм, а люди, которые упорно пёрли против его объективных закономерностей. Второе следствие - это то, что между товарами и нетоварами в этом случае естественно возникает ещё одно различие, и они начинают различаться между собой как продукция общественно-конечная и общественно-промежуточная. Но иначе и быть не может, потому что, если в целостном экономическом организме общества ещё имеется рынок, в какой угодно форме, если общество без рынка еще' не в состоянии обойтись, то ЭКОНОМИЧЕСКИ нет никаких других вариантов, кроме как считать конечным общественным продуктом только и именно то, что реализуется посредством рынка, а то, что до рынка не доходит, реализуется по каким-то иным правилам,- это всё по¬падает в общественно-промежуточный продукт. Итак, в принципе у нас вся продукция производственно-технического назначения,- за исключением небольшой её части, которая продаётся населению наравне с другими потребительскими товарами,- в остальном вся она ЭКОНОМИЧЕСКИ попадает в разряд общественно-промежуточной продукции, и критериальной величиной для неё становится себестоимость, а не цена. И третье следствие. Хотя стоимость прибавочного продукта создаётся всеми работниками материального производства, но окончательно она «созревает» для общества и вы¬падает в осадок из экономического процесса, аккумулируется только на потребительском рынке, или, как раньше часто говорили, «не в сфере производства, а в сфере обращения». В производственных же ячейках по ходу, так сказать, следования созревающей новой стоимости через различные звенья общественно-технологической цепочки на рынок, в производственных ячейках как таковых стоимость прибавочного продукта не формируется. Конечно, это модель идеальная, и в действительности всё обстоит далеко не так прямолинейно. А теперь самое время вспомнить, что В.И. Ленин, поясняя сущность социализма, неоднократно обращался в своих трудах к аналогии между целостностью социалистического народного хозяйства и различными формами крупнокапиталистических промышленных объединений. Так, в «Государстве и революции» он говорит о социалистической обобществлённой экономике как о едином «всенародном государственном синдикате».6) Широко известно и ленинское уподобление обобществлённого хозяйства «государственно-капиталистической монополии, обращённой на пользу всего народа».7) И вот, если мы теперь посмотрим, к чему мы пришли в поисках социалистической экономической системности, то мы увидим, что у нас, действительно, всё народное хозяйство «завязалось» в некое подобие гигантского многоотраслевого концерна, или «всенародного синдиката». Синдикат выходит на рынок с определённой конечной продукцией, и только в цене этой продукции содержится вся та прибыль, которую ему суждено из своей совокупной деятельности извлечь. Потом суммарная прибыль делится на всех участников технологической цепочки. Но никому там в голову не придёт формировать прибыль в цене промежуточного продукта, хотя бы полуфабрикат двадцать раз переходил внутри объединения от предприятия к предприятию и хотя бы предприятия были друг от друга отделены, как говорится, морями-океанами. Всё равно промежуточный продукт будет передаваться от звена к звену по «бесприбыльным» трансфертным ценам, приблизительно равным себе¬стоимости. Вот такой «всенародный синдикат» фактически и образовался у нас в экономике на протяжении 30-х - 40-х годов. В этом «синдикате», или едином народнохозяйственном комплексе, как промежуточную продукцию нужно было рассматривать продукцию производственно-технического назначения, а в роли конечной продукции фигурировали товары на¬родного потребления. Продукция производственно-технического назначения не продавалась, она фондировалась, т.е. распределялась по каналам материально-технического снабжения. Цены на неё устанавливались единообразно, чуть выше себестоимости - себестоимость плюс так называемая минимальная прибыль, в пределах нескольких процентов от себестоимости. Снижение себестоимости выступало одним из главных планово-оценочных показателей, на основе снижения себестоимости снижались оптовые цены, и таким образом создаваемый в материальном производстве чистый доход как бы продавливался по общественно-технологической цепочке вплоть до рынка потребительских товаров, где он принимал форму налога с оборота в цене этих товаров и поступал в бюджет. Надо сказать, что государство проводило активную политику снижения оптовых цен, и именно эта перспектива неминуемо предстоящего снижения оптовой цены на продукцию побуждала любого хозяйственного руководителя энергично искать резервы снижения её себестоимости. Далеко не весь общественный чистый доход реально аккумулировался на потребительском рынке. Часть его продолжала, как мы только что видели, формироваться в производственных ячейках по весьма уязвимой схеме - в процентах к себестоимости, т.е., в основном, к затратам овеществлённого труда. Это служило, в числе прочего, причиной разных неблагоприятных явлений. Но все же к концу сталинского правления, в 1952 г., доля налога с оборота в доходах госбюджета достигла 69%.8) Следует подчеркнуть, что термин «налог с оборота» применительно к этому платежу в условиях социалистического хозяйствования абсолютно не отражает его действительной при¬роды. Это не налог, а это именно консолидированный в ценах на общественно-конечную продукцию чистый доход общества. Видный советский экономист А. В. Бачурин предлагал называть его «общегосударственным доходом».9 Налог с оборота составлял основную часть платежа, который назывался «централизованный чистый доход государства». Кстати, книгу А.В. Бачурина «Прибыль и налог с оборота в СССР»9), изданную в 1955 г., я рекомендую почитать тем, кто хотел бы более детально ознакомиться с принципами функционирования советской экономики сталинского периода. Из того, что лично мне известно, это едва ли не лучшая работа на эту тему. СЕЙЧАС давайте сделаем небольшое обобщающее отступление, а потом закончим анализ модели. Среди наших экономистов в предперестроечное время был весьма популярен такой мотив, что, мол, и с Запада надо брать всё лучшее, надо ассимилировать их достижения. Так вот, никогда наша экономика не поднималась до столь блистательного, столь органичного, столь продуктивного и столь исторически оправданного освоения экономических достижений западной цивилизации, как в сталинскую эпоху, Причём, это была не просто ассимиляция, а это было подлинное диалектическое «снятие», т.е. творческая переработка, с экстрагированием всего наиболее значимого, и восхождение на качественно новую историческую ступень. И особую ценность этой творческой переработке придаёт то, что она совершилась объективно, без явно выраженного сознательного намерения. Конечно, большевики-сталинцы помнили ленинский завет о необходимости усвоения всех накопленных человечеством интеллектуальных и организационно-практических богатств. Но наверняка никто из них, начиная с самого И.В. Сталина, не задавался сознательно целью - диалектически обобщать то полезное, чего сумела достичь буржуазия. Тем паче, что существенная часть этих достижений исторически вообще была ещё впереди, а наша первая пятилетка развёртывалась на фоне мирового кризиса 1929-33 г. г. И, тем не менее, плодотворнейший принцип, который в капиталистическом хозяйстве смогли задействовать только в рамках промышленного объединения, - а это принцип НЕИЗВЛЕЧЕНИЯ ПРИБЫЛИ ИЗ ЦЕНЫ ПРОМЕЖУТОЧНОГО ПРОДУКТА,- он у нас оказался вот именно объективно обобщён, распространён на уровень экономического организма в целом. Вернёмся теперь к анализу модели и закончим его. Выше уже говорилось, что стоимость прибавочного продукта, или чистый доход, обладает свойством «налипать» на тот фактор производства, который на данном историческом этапе является доминирующим, т.е. с ним связана в нём коренится экономическая мощь господствующего класса. Смотрим, на что же у нас в сталинской модели «налипает» общественный чистый доход,- учитывая, что линия на перенос доходообразующей функции в цены потребительского рынка хотя и не выдерживалась до конца, но всё же её стремились провести со всей возможной полнотой. И мы видим, что, поскольку потребительские товары суть прямые рыночные заместители и представители живого труда, то и общественный чистый доход здесь «липнет» не на что иное, как на живой труд, иначе говоря, объективно формируется ПРОПОРЦИОНАЛЬНО ЖИВОМУ ТРУДУ, его затратам. Т.е., тот производственный фактор, которому при нашем строе должна принадлежать экономическая и политическая гегемония,- он и в самой структуре, в материальном теле экономического организма поставлен на место, объективно обеспечивающее эту гегемонию: на нём «оседает» конечный результат общественно-производственного процесса, стоимость прибавочного продукта. Здесь кончается аналогия с капиталистической корпорацией и здесь совершается базисный, социоструктурный сдвиг формационного масштаба, разрешается то противоречие между общественным характером труда и частным присвоением его результатов, которое и призван, собственно, разрешить социализм. От частного присвоения мы переходим к общественному, от формирования и распределения новой стоимости через капитал, по капиталу - к её формированию и распределению по труду, от распределения в денежной форме на уровне производственных единиц - к распределению в натуральной форме на государственном уровне. Всегда у нас много было, да и сейчас хватает, разговоров о «распределении по труду», но упорно люди не хотят понять двух простых вещей: первое, что распределить по труду можно только то, что и формируется в пропорции к труду, к его затратам, и второе, что распределение по труду может быть только ОБЩЕСТВЕННЫМ (в противоположность частному) и может осуществляться только по общенародным, общегосударственным каналам. И ещё: оно принципиально неосуществимо в денежной форме. А в какой же форме оно осуществляется в сталинской «двухмасштабной» модели? (Кстати, само это название - «двухмасштабная система цен» - проистекло из разделения на фактически трансфертные цены средств производства и цены потребительского рынка с развитой доходообразующей компонентой.) В сталинской «двухмасштабной» модели распределение по труду осуществляется: а) в форме регулярно производимого государством, за счёт налога с оборота, массового снижения базовых розничных цен, б) в форме непрерывного наращивания, расширения, качественного совершенствования фондов бесплатного общественного потребления. Никаких иных вариантов «распределения по труду» в природе не существует. Советские граждане в массе своей совершенно не понимали, да никто и не старался довести до их понимания, что снижающиеся (или хотя бы длительно стабильные) розничные цены плюс развитые фонды бесплатного потребления - это реализация их ПРАВА НА ДОХОД, это та единственно возможная форма, в которой трудящийся при социализме получает, дополнительно к зарплате и различным премиальным выплатам по месту работы, свою долю дохода как совладелец обобществлённых (или, что то же, огосударствленных) средств производства. Поэтому люди не оказали должного сопротивления пресловутому «разгосударствлению» и приватизации. Они думали, что им теперь, в дополнение к стабильным ценам и бесплатному здравоохранению с образованием и жильём, будут ещё выдавать некие «дивиденды». Но дивиденды достались другим, а своё кровное право на доход - в той форме, в какой единственно он мог им поступить - рядовые труженики потеряли. Причём, потеряли «с мясом», т.е. с огромной частью зарплаты, а пенсии - так те вообще урезали в несколько раз. В проект новой редакции Конституции СССР,- о чём упоминалось вначале,- право граждан на долю в чистом доходе общества вводится отдельной статьей, со ссылкой на всю систему отношений социалистической государственной собственности и социалистического хозяйствования как на материальную гарантию этого права. Народ должен хорошо зарубить себе на носу, откуда берутся бесплатная операция в лучшей клинике страны, бесплатная квартира и вовремя выдаваемая зарплата. И если кто-либо впредь запиликает, что, мол, государственная собственность - она «ничья», всякий должен уметь ответить: врёшь, она самая что ни на есть моя, потому что она меня бесплатно учит, лечит, даёт работу, селит в прекрасную квартиру, за гроши возит по всей стране, хоть к Чёрному морю, хоть к Ледовитому океану, и кто на неё покушается, тот враг народа. Вот тогда никакая «пятая колонна» будет нам не страшна. Критерием народнохозяйственной эффективности в сталинской модели выступает «лаг» ежегодного суммарного снижения розничных цен. Кстати, опять-таки просматривается явная системная аналогия между понижательным движением уровня базовых розничных цен при социализме и тенденцией нормы прибыли к понижению в условиях капиталистического хозяйства. Непрерывное снижение цен, увеличение объёма благ, предоставляемых трудящимся бесплатно, в меру развития у них культуры потребностей - всё это выливается в своеобразное прогрессирующее «самоизживание» товарно-денежных, стоимостных отношений. Открывается перспектива закономерного эволюционного перехода к высшей фазе коммунизма, к полностью нетоварному производству, в котором трудящийся реализует себя уже не как обладатель «рабочей силы», а как творческая личность, и к коммунистическому распределению по законам разумного и культурного изобилия. Вывод из всего сказанного такой, что сталинская конструкция социалистического народнохозяйственного процесса на базе механизма непрерывного снижения затрат и цен, это была не какая-то «мобилизационная экономика», как написано в программных документах практически всех наших нынешних компартий, а это была СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИКА КАК ТАКОВАЯ, в её аутентичном виде, впервые в истории «схваченная» в своих принципиальных очертаниях и в объективно присущей ей системности. В этой модели форма консолидации и распределения чистого дохода (т.е., модификация отношений стоимости) полностью соответствовала форме собственности и объективному существу нового общественного строя. Разговоры о возвращении к социализму вне постановки вопроса о возвращении к этой экономической схематике всецело беспредметны. Причём, надо всячески подчеркнуть, что это будет возвращение не назад, а вперёд, ибо, оказываясь в зоне действия сталинской экономической модели, мы оказываемся, если быть вполне точными, уже не в социализме, а на стадии развёрнутого строительства коммунизма,- как у нас в своё время совершенно правильно это формулировали. Т.е., мы оказываемся в таком социализме, который интенсивно и непрерывно, ежеминутно и ежечасно сам себя перерабатывает в коммунизм. ВООБЩЕ мне хотелось бы ещё кое-что сказать о «двухмасштабной» модели самой по себе, но невозможно не коснуться, хотя бы совсем коротко, вопроса о том, как она была разрушена. А разрушена она была, как говорится, с толком и с умом, и удар был нанесён в самую её сердцевину: в сочленение между формой собственности и принципом доходообразования. Тот, кто интересовался историей и предысторией косыгинской реформы 1965-67 г.г., наверняка помнит, как излагалась суть этой реформы наиболее рьяными её адептами. А излагалась она так, что налог с оборота при формировании бюджета должен был быть вытеснен отчислениями от прибылей и платой предприятии за производственные фонды. А с чего бы это наши реформаторы так возненавидели налог с оборота? Да по очень нехитрой причине - потому что он представляет собой чистый доход общества, консолидируемый по социалистически, пропорционально живому труду. Что касается прибыли предприятий, в той мере, в какой она еще формируется при социализме, и тем паче платы за фонды, то это есть разновидности чистого дохода, консолидируемые пропорционально труду овеществлённому; т.е., по аналогии с тем, как это имеет место в капиталистическом обществе. Соответственно была поставлена главная цель реформы: покончить с так называемой двухканальной системой платежей в бюджет - в виде отчислений от прибылей и в виде налога с оборота - и перейти, в перспективе, к аккумуляции чистого дохода в народном хозяйстве полностью по типу «прибыли на капитал», т.е. пропорционально стоимости производственных основных фондов и материальных оборотных средств. Иначе говоря, целью реформы являлась замена социалистического принципа консолидации и распределения общественного чистого дохода «по труду» - неким суррогатом буржуазного принципа прибылеобразования и присвоения прибыли «по капиталу». Т.е., это с самого начала была не «реформа», а крупномасштабная экономическая диверсия, прямая предшественница гайдаро-чубайсовского погрома. Ибо невозможно представить себе такую степень человеческой дурости, чтобы тот же, например, А.Н. Косыгин на самом деле не понимал, что реально он в советской экономике творит. Во всяком случае, тот взрыв ликования, которым «реформа» была встречена на Западе, и тот радостный вой, который раздался оттуда по сему поводу, и те оценки, которые ей давались западными экономистами - всё это самого беспробудного дурня должно было бы насторожить и заставить задуматься, то ли он делает, что надо. Так что дураков тут никаких, скорее всего, не было, как нет их и сейчас. Как итог «реформы», социалистическая экономика лишилась адекватного ей принципа доходообразования, и в неё оказался насильственно, противоестественно имплантирован чуждый, не соответствующий общественной собственности, псевдокапиталистический механизм аккумуляции и присвоения общественного прибавочного продукта. Процесс доходообразования, - но вместе с тем и распределения дохода, - «сдёрнули» с народнохозяйственного уровня на уровень отдельных предприятий, т.е. общественное присвоение результатов общественного труда фактически заменили присвоением частногрупповым. Была сломана важнейшая в экономическом отношении «пере¬городка» между общественно-конечной и общественно-про¬межуточной продукцией, началось активное наращивание «дохода» повсюду в хозяйствующих ячейках, но теперь уже слово «доход» требуется взять в кавычки, поскольку обозначилась пагубная прямая зависимость этих новых реформаторских «доходов» от величины сделанных в процессе производства материальных затрат (а не от их экономии). Расцвёл весь букет негативных последствий «реформы», многократно описанных в нашей печати: падение темпов роста, резкое замедление научно-технического прогресса, удручающая динамика показателей эффективности, групповой эгоизм, несправедливость в распре¬делении, а отсюда потеря стимулов к добросовестному труду, и т.д. Двадцать лет мы от всего этого мучились, и в целом к середине 80-х годов в экономике, действительно, сложилась глубоко кризисная ситуация. Но вот вы теперь, после всего, что здесь сказано, ответьте мне: был ли этот кризис органичен социализму, являлся ли он внутренним, имманентным кризисом самой социалистической системы? Нет и ещё раз нет. Это был результат, повторяю, мощнейшей экономической диверсии, результат того, что социалистическая экономика минимум два с лишним десятилетия работала в искусственно созданном для неё аварийном режиме, с разрушенными важнейшими жизненными узлами. И я вас уверяю, что с такими разрушениями любая другая экономика, начиная с американской, загнулась бы даже не в годы, а в считанные месяцы, а наш народнохозяйственный комплекс, именно КАК СИСТЕМА, показал живучесть совершенно феноменальную: с такой ужасающей травмой, истекая, можно сказать, кровью, причём эту рану всё время ковыряли, не давая ей затянуться, и он нас кормил-поил, одевал-обувал, держал паритет с геополитическим противником, запускал уникальную технику в космос, устраивал Олимпиады и конкурсы имени Чайковского... и ещё до сих пор жив. Это, знаете, не экономика, а это восьмое чудо света, вот уж поистине русское чудо, советское чудо не только XX века, а всего, на¬верное, второго тысячелетия нашей эры. И если мы это наше чудо не спасём, не отстоим, наконец, от врага,- то просто потеряем право называться на исторической арене Народом. Ну, а что касается того, как нужно было выйти из кризиса, порождённого хрущёвско-косыгинским «реформаторством», или, что то же самое, вредительством, то ответ на этот вопрос, я думаю, из вышеизложенного также достаточно ясен: надо было, вот именно, вредительство это прекратить и восстановить в экономике системообразующее соответствие между формой собственности и модификацией стоимости, блистательно найденное в сталинскую эпоху. В ЗАКЛЮЧЕНИЕ мне несколько беглых замечаний хоте¬лось бы сделать, как говорится, по пункту «разное», в том числе и по поводу некоторых мифов, до сих пор связываемых со сталинской экономической системой. Была ли «двухмасштабная» модель «затратной», экстенсивной, малоэффективной, дотационной и т.п.? Всё это принадлежит к области досужего сочинительства. С самого зарождения социалистической экономики в ней был взят курс на извлечение чистого дохода (или, что то же самое, создание накоплений) не путём денежных накруток на цену продукции, а посредством экономии затрат. Эта линия жёстко проводилась уже с конца 20-х годов. В резолюции февральско¬го (1927 г.) пленума ЦК ВКЩб) «О снижении отпускных и розничных цен» говорилось: «В проблеме цен перекрещиваются все основные экономические, а, следовательно, и политические проблемы Советского государства.» «Абсолютно ошибочным и несостоятельным является положение, что интересы накопления и темпа индустриализации диктуют политику высоких промышленных цен». «В нашей хозяйственной системе политика снижения цен и есть то средство, с помощью коего рабочий класс воздействует на снижение себестоимости, ... подталкивает к рационализации производства и тем самым создаёт действительно здоровые источники социалистического накопления ...», «... именно высокие цены служат источником чрез¬мерного обрастания и бюрократических извращений производственных и в особенности торговых аппаратов». «Поэтому прямой обязанностью органов промышленности перед партией, рабочим классом и страной является понижение себестоимости».10) Даже после всех хрущёвско-косыгинских выкрутас, после того как снижение себестоимости одно время вообще изъяли из числа ведущих планово-оценочных показателей, ведь же себе¬стоимость промышленной и сельскохозяйственной продукции в СССР в массе своей была в 5-10 раз ниже, чем в странах Запада. Так, при доперестроечном курсе американского доллара примерно в 90 коп. (а это был, как мы теперь убедились, его резонный, вполне справедливый курс), себестоимость тонны угля в СССР составляла 6-10 руб. при мировой цене 30-40 долл.; себестоимость тонны нефти - 15-20 руб. при мировой цене 120 долл.; себестоимость метра проходки нефтяной скважины - 500 руб., в США -1000 долл.; себестоимость 1 кВтч. электроэнергии - 1 коп., в США потребительская цена электроэнергии 9 центов, но она дотационная; себестоимость тонны зерна в колхозах с 1985 по 1989 год в среднем - 95 руб., в фермерских хозяйствах Финляндии - 482 долл.; цена поездки в метро - 5 коп, при себестоимости 5,1 коп., в США в оба конца - - 2 долл. 30 центов; цена билета в - кино - не свыше 70 коп., в США - 7 долл.; утюг у нас стоил 5 руб., на Западе - 30 долл.; наши холодильники ценой в 300-320 руб. в Африке продавались по 2-2,5 тыс. долл., и их там не хватало. 11) И т.д. Откуда такая дешевизна? Известный публицист С.Г. Кара-Мурза пишет, что экономисты на Западе усматривают во всём этом какую-то мистику. Но мистики никакой здесь нет, это -результат блокирования, на государственном уровне, процессов прибылеобразования в ценах на общественно-промежуточную продукцию, а также результат хорошей восприимчивости экономики к научно-техническому прогрессу. Так, за счёт внедрения в производство поточного метода Артиллерийский за¬вод им. Сталина за время войны снизил себестоимость пушек в 6 раз. 12) Военная экономика СССР вообще представляла собой уникальный во всей мировой истории феномен. Производя электроэнергии почти в два раза меньше, чем гитлеровская Германия с её сателлитами, добывая почти в 5 раз меньше угля и выплавляя в три раза меньше стали, Советский Союз выпустил в два раза больше вооружений. Себестоимость всех видов боевой техники за годы войны снизилась в целом в 2-3 раза, а сумма оптовых цен на неё - на 40 млрд. руб. Снижение оптовых цен на оружие в воюющей стране - это вообще небывалая в истории вещь. Такая экономия затрат общественного труда позволила Советскому государству удержать стабильный уровень цен на средства производства, а также розничных цен на основные предметы народного потребления. К концу войны значительно снизились цены на колхозных рынках. 13) В послевоенной IV пятилетке (1946-50 гг.) годовые темпы роста валовой продукции промышленности превышали 20%, темпы роста производительности труда составляли 12-13%14) и к концу пятилетки сельское хозяйство вышло на довоенный уровень, а промышленность оставила его далеко позади. Уже в 1947 г., несмотря на страшнейшую засуху 1946 г., была отменена карточная система, проведена денежная реформа и начались массовые ежегодные снижения розничных цен на основные потребительские товары. За немногие годы проведения этой политики, - которая, к сожалению, фактически была прекращена сразу же после смерти И. В. Сталина, - жизненный уровень населения вырос примерно вдвое. В общем, тут говорить можно буквально без конца, но когда сегодня в оппозиционной прессе читаешь, что нам надо у Рузвельта поучиться, как организовать хозяйство, или у каких-то испанских кооперативов и т.п., то не устаёшь поражаться вот этой аберрации исторического зрения. Где угодно видят что угодно, только не там, где надо, и не то, что надо. Я надеюсь, что моё сегодняшнее сообщение какую-то лепту всё же внесёт в прояснение всех этих вопросов.
1) В.И. Ленин. ПСС, т. 44, стр. 151. 2)Там же, стр. 158,159-160. 3)Закон стоимости и его роль при социализме. Госпланиздат. М., 1959, стр. 255. 4)И. Сталин. Экономические проблемы социализма в СССР. Госполитиздат, 1952, стр. 22. 5)Там же, стр. 21. 6)В.И. Ленин. ПСС, т. 33, стр. 101. 7) В.И. Ленин. ПСС, т. 34, стр. 192. 8)Методологические проблемы экономической науки. «Мысль». М., 1967, стр. 70. 9)А.В. Бачурин. Прибыль и налог с оборота в СССР. Госфиниздат, М., 1955, стр. 141. 10)КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК, ч.П. Госполитиздат, М., 1954, стр. 345, 348. 11)А. Портнов. Нас пугают словом «монополия». «Советская Россия» от 7 мая 1997 г., стр. 1; С.Кара-Мурза. Обман для нас и наших детей. «Правда» от 22 января 1994 г., стр. 2; В. Линник. За морем живут не худо... «Правда» от 29 октября 1991г., стр.5; А. Виноградов. Кто кого кормит? «Советская Россия» от 23 апреля 1992 г., стр. 1. 12) П. И, Лященко. История народного хозяйства СССР, т.Ш. Госполитиздат, М., 1956, стр. 548. 13)Экономика СССР - арсенал Победы. «Правда» от 25 марта 1985г., стр.3; В. Панов. Советская промышленность в годы Великой Отечественной войны. «Вопросы экономики», 1985, №5, стр. 13; Л. Гатовский. Экономические основы победы СССР в Великой Отечественной войне, «Вопросы экономики», 1985, №5, стр. 20. 14) П.И. Лященко, ук. соч., стр. 584, 589. Газета «Светоч», октябрь 2000, Московский центр Большевистской платформы в КПСС, (Информационный бюллетень №41, март 1999)
Приветствую Вас Гость | RSS
